Отправлено: 04.09.14 15:20. Заголовок: "Евреи — жестоковыйный народ" или история о "Ну, погоди"

Ф. Кандель: "Евреи — жестоковыйный народ"

22 апреля 2007 г. в Израильском культурном центре состоялась встреча с писателем Феликсом Канделем, писателем и сценаристом Александром Курляндским и издателем Михаилом Гринбергом ("Гешарим"). Говорили о том, в каких обстоятельствах возник мультфильм «Ну, погоди!», рассказывали истории о советском житие-бытие, но главной темой все же стали книги Феликса Канделя, которые выпускаются издательством «Гешарим». Рассказы участников были столь насыщенны, что мы приводим фрагменты стенограммы встречи, которые не нуждаются в комментариях.

Курляндский о «Ну, погоди!»

Нас было несколько дуэтов таких устойчивых, которые писали сценарии, пьесы - все, кстати, были в прошлом инженеры. Вот у Феликса (его псевдоним Камов) был напарник Эдуард Успенский, мы писали с Хайтом. Однажды нас собрали, и мы сели придумывать «Ну, погоди!». Нам это занятие очень нравилось, мы веселились от души. И вот наш Феликс после седьмой серии уезжает в государство Израиль. Приходит Папанов из Кремля, где ему вручали то ли орден, то ли медаль, и рассказывает историю. Подгорный (тогдашний председатель Верховного Совета) вызывает его и говорит: «Что там у вас с «Ну, погоди!» делается?» Папанов говорит: «У них там кто-то в Израиль уехал». А Подгорный: «Ну, вас там еще немного осталось, сколько-то человек?» А потом, приблизившись к самому уху Папанова: «Учтите, этот фильм нравится мне, моим детям, моим внукам…» А потом, совсем на ухо: «И моим товарищам тоже».

Когда Феликс подал документы, титры сняли. И «Ну, погоди!» шел в эфир без авторов. Нам показалось это страшно несправедливым, и мы с Хайтом написали министру, товарищу Лапину, что, мол, несправедливо это, и… титры появились, но без Феликса. Две фамилии (Хайт, Курляндский) появились, как на бумажке написанные, и кадры шли с каким-то скачком. И Феликс Кандель в этом месте всегда говорил: «Вон видите. Скачок – это я и есть». Пять-семь лет назад Кандель приехал в Россию, купил видеокассету, а там написано: «Федор Камов».

Феликс Кандель о связях с Россией

Я прошу извинения, но я буду серьезно. Спасибо, что пришли. Устроители этой встречи - Израильский центр, который я знал, я тут выступал в одном из залов раза 4-5, и Русское общество друзей Иерусалимского университета (Russian Society of Friends Hebrew University of Jerusalem). О нем я узнал в Иерусалиме. Этот фонд много делает: собирает деньги на совместные научные проекты с Иерусалимским университетом, проводит конференции, семинары, обмен аспирантами, преподавателями, выставки. Меня пригласили на конференцию, в которой я участвовал несколько дней назад.

Мне кажется, все неслучайно. Идея создания Иерусалимского университета, когда это была глухая провинция турецкой империи, принадлежит российскому еврею. Деньги на покупку участка под строительство университета дали российские евреи. И в 1929 году Хаим Вейцман открывал этот университет, а он тоже родился в местечке Мотель. Есть Национальная библиотека, которую в основном тоже собрали российские евреи. И я много там работал, готовя радиопередачи на «Коль Израэль» 20 лет.

История написания «Очерка времен и событий»

Откуда все пошло? В 1882 году молодой историк Шимон Дубнов обратился к еврейским ученым с предложением собирать материалы по истории евреев России. Они откликнулись, и все это продолжалась 40 лет - до 1917 года. Когда я писал первые две книги, в основном это был их материал – мемуары, записи, архивы, дневники. Я поражался тому, как много они всего успели сделать. И если бы этот призыв прозвучал в 1910 году, у нас не было бы истории. Во время первой мировой войны погибло много книг, много записей общин.

А потом была пауза в 70 лет, потому что иудаики не сущестовало. Издательство «Гешарим» делает большое дело: оно перекидывает мост от тех времен, когда Дубнов работал, создавая историю российских евреев, и до сегодняшнего дня, когда его издательство выпустило более 300 книг по иудаике.


Феликс Соломонович Кандель

Я должен рассказать, как я попал в это дело. В 60-е годы в Москве жил подросток 14 лет. В еврейской ассимилированной семье. Он пришел на улицу Архипова, в синагогу, и стеснялся зайти, вспомнил, что у него нет головного убора, и ушел. Потом второй раз пришел, потом третий. И когда он пришел в очередной раз, не зная, что делать, он увидел шапку на тротуаре. Он ее поднял, надел на себя и вошел в синагогу. Потом он стал математиком, потом он уехал, закончил ешиву, а потом написал докторат по работам Рамбама. Это Миша Шнайдер, я у него учился. Я всегда думал о том, что у каждого человека есть такая шапка на пути, мимо которой нельзя пройти, которая направляет тебя на тот путь, по которому ты должен был пойти… Я не имею в виду именно еврейскую шапку. Я имею в виду любую шапку. Мою «шапку» создала для меня советская власть, потому что, когда я подал документы в 1973 году, я сидел в отказе 4 года, меня выкинули из титров, мне негде было работать, страшные были проблемы, сына моего сапогами избивали гэбешники, мы его чуть не потеряли. Это долгий рассказ… Я сидел 15 суток в тюрьме. У нас были и голодовки. Было все. Но дело не в этом. Я был редактором самиздатовского журнала «Тарбут», в моей квартире был ульпан, мы учили иврит, у нас был семинар, мы занимались, каждую неделю собирались по 60-70 человек и делали доклады. Иностранцы даже приезжали, читали лекции. И это все меня подтолкнуло.

И когда я оказался в Израиле в 1977 году, меня пригласили на «Коль Израэль». И я сидел неделями в Национальной библиотеке и готовил передачи. Я увидел, что историей как таковой никто не занимался. В 1985 году поступило предложение сделать серию передач про российское еврейство. С этого начались эти книги. Когда я смотрю на эти шесть томов, я не понимаю, как я через это прошел. Если бы я знал, как это тяжело, когда начинал! Работа заняла 22 года…

Евреев на Руси быть не должно было

Любопытная вещь. Евреи были в Киевской Руси, самое старое письменное упоминание Киевской Руси - в письме еврейской общины, которое было найдено в каирской генизе и датировано 930 годом. Письмо подписано разными фамилиями - были евреи, которые пришли из Европы, и евреи, которые пришли из Хазарии. В этих краях евреи были до монголов. Потом евреев там не стало. Приезжали единицы. Например, венецианский врач Леон Жидовин, великий князь Иван Третий пригласил его быть лейб-медиком двора. Сын Ивана Третьего умер, и Леону Жидовину отрубили голову в Москве, на Болвановке. Евреи присутствовали и в Запорожской Сечи. Были даже полковники-евреи. Казаки похищали детей (и не только еврейских), воспитывали и растили их, но они были, конечно, крещеными, некрещеному еврею нельзя было попасть в Россию со времен Ивана Грозного. И при Петре Первом была целая когорта крещеных евреев, был шут при нем - Лакоста. Он его очень любил, подарил ему четыре острова в Финском заливе. Я нашел, что в фольклоре финнов на этих островах сохранилось воспоминание об этом человеке. А при Петре Первом был и Шафиров, который получил баронское звание, был Девьер - первый генерал-полицмейстер Петербурга.

От пяти дочерей Шафирова (сын-то у него крепко пил и как-то растворился во времени) пошло славное племя, у меня есть генеалогия этого потомства, они все вышли замуж за представителей Рюриковичей и Гедиминовичей, среди его потомков - премьер-министр Витте, Вяземский, Алексей Толстой. И все равно, по идее евреев не должно было быть в России. В правление Елизаветы как-то попросили пустить в страну какую-то группу коммерсантов-евреев, но она ответила: «От врагов христовых не желаю интересной прибыли».

Откуда же брались евреи? Когда Россия расширялась, в ее состав входили и евреи. Когда было три раздела Польши, в России оказалось, по некоторым подсчетам, 800 тысяч евреев. До того не было, и не было проблем с евреями. Потом, когда заняли Крым, попали крымчаки, потом, когда Кавказ, - горчаки, потом, когда захватили Среднюю Азию, попали бухарские евреи.

Если бы не это распространение, Солженицын не смог бы написать книгу «200 лет вместе», если бы не эти расширения, он бы написал «200 лет отдельно». Хороший сюжет для писателя-фантаста – как развивалась бы история и кто бы попал на место евреев в России.

(голос из зала — никто!) Никто? Это смотря для чего. Я расскажу вам историю. Меня как-то в советские времена вез шофер, мы разговорились, я сказал: вот, уезжаю,- а он ругал евреев, ну, обычный такой разговор, "они и то, и сё…" Ну, мы хорошо поговорили. И я вот ему говорю: «Вот мы уедем все, и что ты будешь делать?» И он мне ответил: «У нас еще татары непочатые».

Главный итог – иди по вектору

Когда я писал эти книги, то пришел к одному выводу. У каждого народа должен быть инстинкт самосохранения. У малых народов он сильнее. Они нервно относятся к тому, что в их состав входят другие народы, им трудно, они могут рассеяться. Большие народы могут поглотить малые в разных количествах без такой угрозы.
Я думаю, что у еврейского народа был повышенный инстинкт самосохранения в прошлые времена. Он определялся многим факторами, недаром наш народ называли «жестоковыйным».
Два примера того, как в критические моменты этот инстинкт срабатывал. В 70 году римляне пришли, сожгли Второй храм. Мудрецы в Явнэ создали академию, чтобы учить дальше детей, чтобы передавать учение и традицию. И Катастрофа ХХ века, многие евреи не могли понять, как же так? Если Бог существует, как он мог допустить? 3 миллиона польских евреев – самая основная традиционная еврейская община, многие соблюдали заповеди и молились. После Катастрофы начались шатания. И вот был такой раввин Факкенгейм, который сказал: «Не дадим Гитлеру посмертных побед». Неужели Гитлер уже после своей смерти может сделать так, чтобы народ ушел от Традиции, от религии, от того, чем он держался многие века? Этого нельзя допустить.

В начале 30-х годов, когда были гонения на хедеры и на ешивы, один еврей в Орше, в Белоруссии, сказал: «Теперь нам надо забыть о себе и учить детей». Он смотрел вперед, в будущее. Один из знакомых раввинов рассказывал, что в те времена в Самарканде были еврейские дети, которые не ходили в школу, учились в тайных хедерах. Для этого снимались квартиры, где их кормили, они месяцами оттуда не уходили, никто из родителей не знал, где они, в некоторых местах были вырыты погреба, куда они прятались, если кто-то приходил.

Что способствовало самосохранению? В каждой общине были социальные образования, которые вели человека от рождения до смерти. Если рождался ребенок в бедной семье, то была такая программа «Капля молока», молоко и продукты давали роженице и для ребенка. Хедеры и ешивы существовали потому, что община за них платила. В маленьком бедном местечке люди давали дрова и деньги за книги и свечи. Было такое понятие – «Есть дни», когда расписывали, в каком доме в какой день ребенок из бедной семьи ест. Бесприданницам собирали приданое. Благотворительные фонды устраивали так, чтобы у самых бедных было что есть в субботу. Существовали погребальные братства - «Хеврoт кадишa», которые брали на себя полный цикл: когда человек болел, они обеспечивали лекарства, когда умирал, организовывались его достойные похороны. Ближе к Галиции эти братства постановили, чтобы у бедных были такие же хорошие, украшенные резьбой памятники, как и у богатых.

Община должна существовать. Есть такое представление, что в первую очередь ты должен заботиться о своей семье, потом – о своей улице, потом о городе, потом о всех евреях. Ты должен держать свою ячейку.

Считается, что человек вовлечен в исторический процесс. Мы не в состоянии этим процессом управлять, я не считаю себя ученым, историком, я популяризатор, поэтому не могу авторитетно судить. У еврейского народа история всегда была векторная. Начиналось с того, что всегда молились в сторону Иерусалима, всегда ждали Мессию. Умерших везли в Иерусалим, и, наоборот, оттуда привозили землю, чтобы кинуть в могилу где-нибудь на Украине. Многие поколения не могли приехать, но на мое время пришлось это возвращение. Когда было создано государство, когда нас стали выпускать, непонятно, по какой причине… Я живу 30 лет в Иерусалиме, свой вектор я выполнил – у меня дети, внуки… Теперь это их история. Важнее всех книг и всего того, что я делал, - это то, что я поднялся и привез их туда. А теперь это их будущее.

«Ну, погоди!» как лекарство для души

Пятая книга – про Катастрофу - далась мне очень тяжело. На каждую уходило 1,5-2 года, а так как меня интересуют не сами события, а люди, то я читал по 150-200 воспоминаний. То, что в книге – это сотая доля того, что я прочитал. В середине работы я не мог спать, не мог есть, у меня были нервные срывы, болело сердце. В этой книге есть и личный момент - последний очерк я посвятил Одессе, потому что оттуда мой отец. Он уехал, но остальную всю семью уничтожили, и я не знаю, где они: их путь лежит через одесское гетто, в Даманевку, в лагеря, где погибло до 50 000 человек. И вот знаете, случилось, как в книге о Коньке-Горбунке: там герой прыгает в кипяток, а потом в холодную воду. Такое же произошло со мной. Я был в середине работы над книгой о Катастрофе, и мне звонит Курляндский и предлагает сделать две серии «Ну, погоди!». Я колебался, ведь извилина, которая думает о «Ну, погоди!» как-то завяла уже. И я сказал себе, что я приеду на 9 дней, если не получится, то что ж, придется ему сочинять одному. Мы написали две серии, 19 и 20, они вышли осенью прошлого года.

Когда Котёночкиным была сделана первая серия, мы вышли из кино расстроенные, нам не очень понравилось. Именно поэтому этот взрыв, сумасшедший успех, нас удивил. Я приходил на вечерний сеанс в кинотеатр «Баррикады», детей не было, и я своими глазами при этом видел, что люди в первом ряду падали на пол от смеха. Я не мог понять. Это, наверное, тема для социологов – почему это произошло. В мире были же серии про тех, кто бегает друг за другом. Дети рисовали героев, изображали их: все дети хотели быть волком, не зайцем.

Покойный Русаков, художник, однажды стоял в очереди за водкой, и перед ним один мужик сказал другому: «Волк это мы, работяги, а заяц – это интеллигент. Как мы ни пробуем его схватить, он всегда выкручивается».

взято здесь

для справки
Жестоковыйный - жестокосердный, бесчувственный, упрямый, упорный. (словарь Т. С. Олейникова)